Статьи

 За последние 12 лет оно поглупело очень сильно. Особенно те, кто этого не замечает (или пропил мозги, или шопинг сгноил). Многие утратили элементарную грамотность, а молодые её не приобрели. Снижая «средний интеллект» России, учёные уезжают, дворники и судомойки въезжают. На телеэкране очередной айфончик рассказывает про интеллектуальные высоты, которые скоро будут покорены в Сколково. А в это время сокращают университеты. Сокращены часы литературы и химии в школе. Добавлены часы физкультуры. Мозги заменяем мускулами. Очень современно. Филологи не нужны.

      На днях в Питере в университете филологам оставили 25 мест; теперь их в Самарканде (Узбекия) больше, чем в «культурной столице России». Власть хочет закрыть Архитектурный, Литературный, Гуманитарный (РГГУ), инженерные вузы… В Думе выступает негодяй-политик: «Нам не нужно столько людей с высшим образованием. Они на митинги ходят, они опасны для власти». Власть откровенно не любит умных. На самые высокие ответственные посты ставит безмозглых. Умные уезжают не за деньгами, они бегут от дураков. За 12 лет население сократилось на несколько миллионов. Убыль частично покрыли приезжие чернорабочие. Мало кому нравится, что они покрывают страну.

         Гастарбайтерам не нужна здешняя культура. Когда в Рим вторглись гунны, им понравились бани, рынки, дворцы, водопровод (большое удобство); а культура — поэзия, театр, наука — зачем? Зачем книги тому, кто не умеет читать? Это растопка, а ещё из бумаги удобно сворачивать кульки для семечек. Уничтожение культуры бурно обсуждается в прессе. Точно по пословице: гром грянул — начали креститься.

         А ведь мы показали эту опасность давно — одиннадцать лет назад. В 2001 году «МК» опубликовал разговор с бакалаврами Высшей школы экономики. Теперь, когда знаем, куда приплыли на галере, этот текст читается иначе. Вон когда надо было лечиться. Теперь поздно, неоперабельно. 30 ноября 2001 г. МОЛОДЫЕ ЛЮДОЕДЫ

 

Десятки миллионов лишних людей загородили дорогу в светлое будущее. Некоторые все еще надеются, что вот-вот к управлению придут молодые, по-новому мыслящие, и Россия наконец... А тут вдруг случайная встреча. Двум моим собеседникам 21 год. Они бакалавры, окончили Высшую школу экономики, теперь учатся там на магистра. Убеждений своих не скрывают. На столе включенный магнитофон.

        Собеседники предупреждены, что идет запись. Говорит почти все время Антон, Анна вступает редко (имена настоящие). Александр МИНКИН. Страна немыслимо богата… И все плачут, что нищета. Учителя плачут, врачи... АНТОН. Если человек чувствует себя нищим, он должен более активные позиции занять, а не плакать. А.М. Огромный слой населения, который справедливо жалуется на нищету, — учителя. В России 30 миллионов детей. Им нужен миллион учителей. Допустим, учителя ушли в челноки или умерли с голоду. А кто будет учить детей? Вы говорите, если человек жалуется на нищету, пусть меняет профессию. Получается, что образование — лишнее? Образование умирает…

АНТОН. Само собой. Население это понимает. Учителя начинают утекать в другие отрасли. Если сейчас у нас 80% имеют высшее образование, то в конечном итоге будут иметь высшее образование 40%. 11 классов сейчас заканчивает 90%, будут заканчивать 50%. Они не будут учиться, действительно. Обязательной будет семилетка. За станок можно поставить человека без высшего образования, и даже без среднего. Образованием должна заниматься фирма. Если она хочет получить большую отдачу от человека, она будет вкладывать бешеные деньги в образование своих работников.

А.М.       Фирма не заинтересована ни в населении, ни в образовании, она заинтересована в своем коммерческом успехе, правильно? Но станки уже давно крутятся автоматически. У станка стоять не надо. Фирма себе выращивает специалиста, двух, трех. Это не значит, что вся округа будет взята фирмой на обучение, на здравоохранение...

АНТОН. Есть рынок труда, есть фонд заработной платы. Если население сократится, фонд останется таким же. Заработная плата вырастет. То есть сначала мы сожмемся, а потом постепенно будем накапливать, накапливать...

А.М. Вы сказали, если сократятся люди, зарплата вырастет. У нас 145 миллионов людей. Предположим, половина из них умрет. Вы почему-то считаете, что фонд зарплаты останется прежним. Зарплата возникает из производства. Нефтяные скважины, газ… Если умирают историки, лингвисты, то производство не уменьшается.

АНТОН. Совершенно верно. А умрут в первую очередь именно они. Вот мы и видим вымирание учителей, вымирание военных.

А.М. Значит, должны остаться только те, которые бурят скважины…

АНТОН. Естественно, естественно. А потом, когда они смогут накопить себе денег, они купят образование, медицину, и мы не будем делать большие социальные выплаты. Ведь у нас социальные выплаты достаточно большие. Если мы их сократим, что у нас произойдет?

А.М. Если перемрут историки и пенсионеры...

АНТОН. Мы на них не будем деньги тратить.

А.М. Это хорошо или плохо? АНТОН. Это плохо, но сейчас у общества не хватает денег на развитие.

А.М. И что мешает этому развитию?

АНТОН. Историки. Абсурд, но такова действительность. Мои рассуждения, может быть, наивны, они, может быть, жестоки. Но ничего не поделаешь. Я другого выхода просто не вижу. 

 Антон, объясняя, как наладить в России счастливую жизнь, каким способом перескочить к богатству, не знает, что почти дословно цитирует «Бесов» Достоевского.

ВЕРХОВЕНСКИЙ. Как мир ни лечи, всё не вылечишь. А срезав радикально сто миллионов голов и тем облегчив себя, можно вернее перескочить через канавку... Если «срезать» историков, лингвистов, пенсионеров, то и врачи, что их лечили, тоже станут не нужны. Сколько квартир освободится! Хотелось понять: этот Антон уникум или норма?

Я попросил его устроить встречу с однокурсниками. На этот раз бакалавров было семеро. Мы обсуждали детали, нюансы... В чем-то они с Антоном согласны, в чем-то нет. Но мысль о десятках миллионов лишних людей не вызвала у них ни ужаса, ни даже удивления. На прощание я спросил: «Ребята, вы «Бесов» Достоевского читали?» — «Нет». — «А «Три сестры» Чехова?» — «Нет»… Не скинхеды... Симпатичные, умные, учатся в Высшей школе экономики — элитном престижном заведении. И повторяю — не дети, им третий десяток. Почему они не читали главных книг? Они, конечно, стараются обойтись без грубых слов. Вместо «люди сдохнут» говорят «население сожмется», «умрут профессии». И все же за красотой своих выражений они, видимо, чувствуют что-то людоедское. И потому иногда оговариваются, мол, «такие рассуждения жестоки, но ничего не поделаешь, другого выхода нет».

АНТОН. Был социалистический строй, не было рыночных отношений. Тенденция была нехорошая. С начала 80-х годов — нарастающий дефицит продуктов питания. А почему? Потому что не было института рыночных отношений! У человека был один сорт сыра, да еще и очередь. У человека не было возможности выбора.

А.М. Теперь много сыра и очереди нет. Улучшилась жизнь?

АНТОН. Улучшилась.

А.М. Продолжительность жизни сократилась?

АНТОН. Сократилась.

А.М. Так жизнь улучшилась или ухудшилась?

АНТОН. Это нужно смотреть с точки зрения социальных и этических норм.

А.М. Каких «этических»? Скажите, люди стали больше жить или меньше?

АНТОН. Меньше.

А.М. Это говорит о том, что жизнь улучшилась?

АНТОН. Ухудшилась.

А.М. Но вы только что сказали, что она улучшилась.

АНТОН. С точки зрения рынка она улучшилась, потому что у меня есть выбор. Если сравнивать систему сегодняшнюю и систему социалистического строя, я считаю, что так лучше. При социалистическом режиме был один сорт сыра и один тип людей. Сейчас много сортов сыра и много типов людей, каждый получает по своим возможностям. Поймите, люди по своей сущности не равны. Почему человек, который имеет высокие интеллектуальные способности, должен получать столько же, сколько человек, который имеет низкие интеллектуальные способности?

А.М. Т.е. высокий интеллектуал должен получать больше?

АНТОН. Больше! Конечно!

А.М. 10 минут назад вы сказали, что нужны только те, которые бурят скважины, а историки и лингвисты должны умереть. У кого выше интеллект — у буровика или у лингвиста? (На самом деле лингвист может быть дураком, а буровик — умным. Но бакалавр даже не заметил, как я подставляюсь.)

АНТОН. Я имею в виду интеллектуала с точки зрения бизнеса. Мне не интересен человек, который занимается наукой ради науки. (Например: Аристотель, Ньютон, Ломоносов, Менделеев, Эйнштейн. — А.М.) Мне интересен человек, который занимается наукой, чтобы получить большие деньги. Вот этот человек заслуживает внимания. Да, я согласен, может быть, с точки зрения общества, это достаточно жестоко...

А.М. Вы сейчас сказали: «Я, бизнесмен, буду решать — кому жить, а кому не жить».

АНТОН. Это не так.

А.М. Вы сказали: «Меня интересует только тот ученый, который приносит мне деньги. Меня интересует только ученый, который нашел новый способ бурения скважины».

АНТОН. Да. Совершенно верно. Вот они и останутся жить.

А.М. А тот ученый, который расшифровывает клинопись Урарту, он должен умереть?

АНТОН. А он прибыль какую-нибудь принесет?

А.М. …должен умереть?

АНТОН. Что поделаешь.

А.М. Вы же о сыре говорили, а не о человечине… значит, людоедом можете себя не считать. По-вашему, самое главное, чтобы экономика нормально функционировала, и если этому мешает лишнее количество людей, то они должны просто умереть. Правильно?

 АНТОН. Правильно. А.М. У вас экономика определяет, кто нужен, кто не нужен. А общество...

АНТОН. Я вас умоляю! «Общество!» Есть стадо баранов, и у этого стада есть вожак. Куда вожак пошел, туда пошло и общество. А.М. Стадо баранов, да, оно идет за вожаком — за козлом, кстати говоря.

 АНТОН. Вспомните господина Александра Сергеевича Пушкина, первый абзац «Евгения Онегина». Я процитирую: «Мы не умеем извлекать прибыль из наших ресурсов, мы не умеем делать…» (Стихи Пушкина в передаче бакалавра выглядят как убогий компьютерный перевод. В оригинале это звучит так: Отец понять его не мог И земли отдавал в залог. Почему седьмую строфу «Онегина» Антон называет «первым абзацем» — непонятно. — А.М.). А.М. Вы сказали, что должно сократиться население... Кто определяет направление такого «развития»? Или это стихийно?

АНТОН. Я вас умоляю, я уже приводил пример с баранами.

А.М. И кто же этот козел, который ведет? И из каких исходя принципов он определяет...

АНТОН. Я не хочу умалять роль правительства… От мудрого правительства и руководства, я считаю, зависит достаточно много.

А.М. Кто же этот мудрый?

Анна (однокурсница Антона). Тот, который готов пожертвовать собой…

А.М. Пожертвовать собой?! В правительстве?!

АННА. Вы слишком примитивно, слишком буквально воспринимаете…

АНТОН. Есть очень хороший анекдот. Кто девушку обедает, тот ее и танцует. Вы понимаете, к чему я клоню?

А.М. Нет.

АНТОН. Жизнь общества и политику общества определяют те люди, которые имеют большой запас прочности. Что такое запас прочности? Это деньги. Если человек пробрался во власть — дети, жены, племянники, племянницы обеспечены на долгие времена. И он будет держаться у власти, и он не выпустит эту власть из своих рук.

А.М. По-вашему, человек или дурак, или мерзавец. Третьего не дано. АНТОН. Если вы знаете инсайдерскую информацию и не пользуетесь ей, то с точки зрения экономики…

А.М. В жизни есть ценности кроме экономики. АННА. Все эти ценности хороши в сытом обществе… А.М. Сначала хлеб, а нравственность потом?

АНТОН. Да. Нравственность потом. В их речах постоянно проскальзывают классические реплики, а они этого даже не сознают. Серьезно говорят: «Сначала общество должно стать сытым, а потом оно станет нравственным». Они не знают, что песенку «Сначала хлеб, а нравственность потом» в «Трехгрошовой опере» Брехта поют гангстеры. У нас это поют бакалавры. Разница в том, что Брехт издевается, а Антон и Анна в это искренне верят. Сытость не приносит нравственности. Римляне были сыты до предела. Но безнравственность римлян была притчей во языцех. Гетеры, мальчики... Стравливали людей львам в цирке. Впрочем, рабы — не люди. 

 А.М. Сперва, как вы говорите, все эти ненужные историки-лингвисты должны помереть. А потом…

АНТОН. А потом они оживут.

А.М. Кто?

АНТОН. Лингвисты, историки…

А.М. Почему? АНТОН. Общество сейчас сожмется, да. Сейчас оно пройдет этап, когда умрут все эти профессии. (Люди. — А.М.) Но пройдет некоторый промежуток времени, общество станет сытым. Ему станет скучно. Ему нужно будет зрелищ. А.М. Дальше.

АНТОН. Появятся какие-нибудь развлекательные… А.М. Появится стриптиз. А историки и лингвисты когда появятся? Вы говорите примерно следующее: вот сейчас существует Россия, 145 миллионов жителей, 70 — должны умереть, потому что они балласт…

АНТОН. Да. Они не нужны обществу. В течение этой беседы я несколько раз показывал Антону и Анне на диктофон; напоминал, что идет запись. Нет, они не считали нужным скрывать свои убеждения. В «Трех сестрах» Чехова есть старая нянька Анфиса. Ей 82-й год. Но вот брат Андрей привел в семью молодую жену, Наташу. НАТАША (Анфисе, холодно). При мне не смей сидеть! Встань! Ступай отсюда! (Ольге). И зачем ты держишь эту старуху, не понимаю! ОЛЬГА. Она уже тридцать лет у нас. НАТАША. Но ведь теперь она не может работать!

        А.М. Балласт не нужен обществу, балласт пусть помрет. А сытые захотят «зрелищ». Согласен, стриптиза они захотят очень быстро, потому что это все связано напрямую: сытость — гормоны, поел и… Но, когда вы говорите, что, наевшись и насмотревшись стриптиза, они захотят историков и лингвистов... С чего вдруг? Вы понимаете, что сейчас богатые — это в основном бандиты и махинаторы…

     АННА. …они сейчас дают своим детям очень хорошее образование и очень часто — не в России. Уехав учиться на Запад, четверо из пяти стараются там остаться. А из тех немногих, кто возвращается в Россию, 85% идут работать в зарубежные фирмы. Географически они дома. Но всем сердцем (всем бумажником) — далеко. Они здесь извлекают прибыль. Культура? Какая может быть культура у нефтяной скважины? 

     А.М. Которые останутся жить и станут сытые, они стриптиз устроят здесь, а если вдруг им захочется учить историю, они съездят в Англию. А здесь историков не будет. Ваша схема не предполагает их появления вообще. Богатые, которые захотят дать своему ребенку образование, отправят его туда, где есть историки. Хорошие или плохие, может, хуже наших, но они там есть, и они там высоко оплачиваются. Богатый человек будет очень дорого платить за то, чтобы его ребенок послушал дорогого и, может быть, плохого историка, а здешний хороший — сдохнет. Я помню, как уволили министра здравоохранения, потому что он пытался построить здесь завод хороших лекарств. Но люди, которые закупали для России плохие лекарства в Румынии, убрали его, чтобы он не мешал им дорого покупать плохие. Откат…

АНТОН. У него были деньги?

А.М. Нет.

АНТОН. А у них были деньги? А.М. Конечно, у них были деньги.

АНТОН. Ну так кто девушку танцует? Тот, кто зарабатывает большие деньги. 

           Люди умирают от плохих лекарств. На этом какой-то тип наживается. По мнению Антона, этот тип кого-то «танцует», а по-моему — людоед. Бакалавры, объясняя мне, что к чему, не раз вместо слова «люди» говорили «ресурс», говорили «фактор производства». «Если этот ресурс станет меньше, — объясняли они, — цена его станет больше». Очень похоже на нефть. Уменьшим добычу — поднимется цена. ...Интересно, бакалавры этому у кого-нибудь научились или это природное свойство молодых здоровых организмов? Учителя у них, конечно, есть. Реформаторы, приватизаторы, долларовые миллиардеры с гордостью говорят: «Главное — наша революция прошла бескровно!

         Самый грандиозный в истории передел собственности прошел бескровно!» Да, по сравнению с топором виселица — бескровный инструмент. А бескровная газовая камера — просто символ прогресса. Еще недавно нас было 150 миллионов… Любопытная это наука — экономика.

      Едоков должно быть мало, а пушечного мяса — много. Пенсионер ест, как человек, а на пушечное мясо уже не годится. Досадно. «Каждый должен приспособиться к новым условиям, — говорили бакалавры. — Инженеров слишком много. Они должны переквалифицироваться. Каждый должен найти свое место. И — поменьше амбиций». Найти свое место, и — поменьше амбиций... Угу. В точном соответствии с этим рецептом библиотекарш стало меньше, а проституток — больше. 

         АННА. Раньше не было стимулов к труду.

        А.М. Вы говорите, что всё решают деньги, а это неправда. Совесть...

АННА. Только деньги.

Послесловие

В 2001-м откликов было чрезвычайно много. И что? Молодым людоедам было тогда 21, теперь им 32 года. Они уже начальники управлений. Да и тогда, в 2001-м, они были уже готовые министры; хоть сейчас назначай. Аню — на Минздрав, Антона — на Минтруд (или на культуру). Или Аню сюда, а Антона туда — какая разница. Теперь они, наверное, не так откровенны. Но всё, что происходит в России, говорит: повзрослевшие людоеды воплощают свои идеи.

           Антон говорил «население сожмётся». Теперь, видимо, он его сжимает. Слышал ли кто-нибудь, чтоб китайские бакалавры сжимали своё население? Неужели им совсем не мешают китайцы, которых там полтора миллиарда? Если эту Анну сравнить с понаехавшей Айгуль, которая здесь днем дворник, судомойка, а ночью — хозяйская подстилка, то Аня возмутится. А почему? Ведь интерес и принцип у бакалавров и гастарбайтеров один. Айгуль тоже всё это делает ради денег. Как и у Ани, другого стимула у нее нет. Разница всё же есть: Айгуль несчастна, Аня горда собой.